Год, когда Кенни Логгинс погубил Рождество
Оригинал
В тот год, когда мои бабушка с дедушкой решили взять меня с собой в церковь на рождественскую пьесу, я наконец узнала, что Рождество вообще-то не было празднованием моей потрясающей способности становиться хорошим ребенком на пару недель. Папины родители были довольно религиозными людьми и они сочли, что шесть лет - это как раз тот возраст, когда я наконец смогу сполна оценить чудо рождения Иисуса вместо того, чтобы использовать Рождество как повод душить в себе мою истинную сущность ради подарков. И, хотя мои родители не были верующими, они разрешили мне пойти, потому что это было важно для бабушки с дедушкой.
После цветастых описаний с чрезмерным использованием слова «чудо» я ожидала, что увижу что-то сногсшибательное. Но, к сожалению, церковным мамам и их бездарным отпрыскам, которые там использовались вместо актеров, совершенно не удалось вдохнуть жизнь в персонажей. Вся история вертелась вокруг того, что все были в исключительной степени восхищены Иисусом, так что в пьесе совершенно не было саспенса и даже батальных сцен.
читать дальше
Я видела, что у этой истории есть серьезный потенциал, только вот исполнение оказалось крайне разочаровывающим.
К тому времени, когда бабушка с дедушкой привезли меня домой, я уже была убеждена, что мне совершенно необходимо взять дело в свои руки и изобразить историю рождения Иисуса так, чтобы она сполна соответствовала моим ожиданиям. Мы с родителями жили вместе с моей тетей и бабушкой со стороны мамы, так что недостатка в актерах у меня не было - нужно было только разработать сценарий.
Заходя в дом, я уже имела четкую цель, так что я собрала родных в гостиной и объяснила им свое видение истории. Я собиралась переписать историю рождения Иисуса Христоса, и я собиралась сделать ее грандиозной.
Моя мама всегда ждала, когда моя творческая сторона наконец проявит себя, так что от имени всех присутствующих она сразу же согласилась участвовать в постановке. Я была Марией, а мой папа - Иосифом. Тетя и бабушка были волхвами, а маме полагалось снимать все на камеру. Наши собаки должны были стать животными в хлеву, но они упорно пытались сожрать глаза куклы, которую я избрала на роль Иисуса, так что мы вырезали их роли из повествования и заперли их в спальне на все время спектакля.
После того, как я распределила роли, мы занялись подбором костюмов и реквизита. Иосиф нарядился в коричневый банный халат, а Мария была одета в синюю скатерть, накинутую на манер плаща. Волхвы, которые к тому моменту уже были довольно пьяными, решили одеться как цыгане.
Я чувствовала, что метания моей героини, Марии, должны вызывать больше сопереживания. Публика должна сполна прочувствовать, что она страдала. Так что я разработала свой костюм в соответствии с этим.
После моей художественной переработки Мария обзавелась тростью, ходила с гротескной хромотой и была полностью покрыта пластырями.
Еще она была слепая.
Действие начиналось со сцены, в которой Мария и Иосиф шли через пустыню в поисках приюта. Я взяла папу за руку и медленно прошла по дому, всячески демонстрируя свою увечность.
Я была несколько раздражена тем, что мой папа вышел из роли и попросил маму убрать остатки еды в холодильник, но постаралась продолжить играть, не обращая на это внимания. Я не могла позволить себе тратить время на чужую некомпетентность.
Никогда за всю свою крошечную жизнь я не была настроена настолько серьезно. Я произносила текст своей роли с необыкновенной самоотдачей, делая большие паузы после каждой фразы, чтобы прибавить им веса.
Периодически я прерывала свои страдальческие излияния и вынуждала папу стучать в дверь и спрашивать «Есть ли у вас свободная комната?». Каждый раз бестелесный голос моей мамы отвечал «Извините, комнат нет». После этого я заставляла папу показывать, что он безмерно оскорблен ответом.
Я: А теперь накричи на трактирщика!
Папа: Аааргх!
Я: Нет, пап! Кричи словами!
Папа: Ты.. трактирщик! Ты грязный трактирщик!
Я: Кричи лучше.
Папа: Ох, ты.. ты у меня попляшешь, подлый трактирщик!
Я: Нет! Ты кричишь недостаточно злобно.
Папа: Как я должен кричать?
Я: Скажи «Я вырву твои кишки и скормлю их чудовищам, а потом убью тебя!»
Папа: Я вырву твои кишки и скормлю и чудовищам, а потом убью тебя!
Я: Громче.
Мой папа: Я ВЫРВУ ТВОИ КИШКИ И СКОРМЛЮ ИХ ЧУДОВИЩАМ А ПОТОМ УБЬЮ ТЕБЯ!!
Работать с моими родными оказалось куда труднее, чем я ожидала. Казалось, будто они специально выискивают возможности испортить мой театральный шедевр.
После того, как мы примерно таким же образом постучались в каждую дверь в доме, я вернулась к самой первой двери и начала повторять весь наш путь еще раз. В этот момент мама прервала наше однообразное путешествие и попыталась убедить меня немного ускорить развитие сюжета.
Мама, судя по всему, не понимала, насколько серьезна я была относительно своей роли. Но, к счастью, мне надоело до того, как мы повторили эту сцену еще миллион раз.
И, наконец, пришло время для рождения Иисуса. Так как мое представление о деторождении на тот момент было довольно обрывочным, Иисус был брошен через всю комнату, как будто он мог летать, а я подбежала к месту, куда он упал и изобразила крайнее удивление.
В то время, пока Иисус рождался, волхвы были на кухне и смешивали себе коктейли. Мама вбежала на кухню и закричала «Иисус уже здесь!», на что волхвы ответили «Ох, точно! Черт. Держись, Иисус, мы идем!»
Они ввалились в гостиную, сжимая в руках наполовину полные стаканы с водкой, которую так и не успели смешать с апельсиновым соком, и заорали так, будто Иисус был глухим или слабоумным «ПРИВЕТ, ИИСУС. МЫ ПРИНЕСЛИ ДАРЫ.»
Бабушка: Подожди, а где дары?
Тетя: Ты их не принесла? Мы должны были принести золото, ладан и еще какую-то штуку.
Бабушка: Я думала, ты их принесешь.
Тетя: Я была занята, я следила за кометой и старалась не дать нам заблудиться. Золото, ладан и что-то там еще были на тебе.
Бабушка: Окей, а я чистила верблюдов.
Тетя: Ты не должна была чистить верблюдов.
Бабушка: Откуда тебе знать? У тебя вообще есть верблюды?
Тетя: Разумеется. Я же волхв. И я знаю о верблюдах все, что необходимо.
Бабушка: Тогда ты должна знать и о том, что их необходимо чистить. Постоянно.
Тетя: (скептически молчит)
Бабушка: В общем, я так понимаю, у нас нет подарков. Извини, Иисус.
Я была недовольна. Я отправила их найти какие-нибудь дары для Иисуса.
Они пару минут побродили по гостиной и вернулись, принеся с собой пачку сигарет, пульт от телевизора и кассету Кенни Логгинса.
Тетя: Мы вернулись! С дарами!
Бабушка: Они специально доставлены из дальних стран.
Дары определенно не были доставлены из дальних стран. Я только что видела, как они подобрали их с пола, даже особо не задумываясь. Их невнимательность привела меня в ярость. Они и не пытались сделать пьесу реалистичной. Они намеренно саботировали мой гениальный спектакль с помощью своего ужасного ненатурального реквизита.
Я: Иисусу не нравятся ваши дары.
Бабушка: Конечно, нравятся. Иисус любит Кенни Логгинса.
Я: Нет. Он его ненавидит.
Моя непробиваемая серьезность только подстегивала их желание шутить со мной.
Тетя: Нет-нет. Иисус - большой поклонник Кенни Логгинса.
Бабушка: Это правда. Я как-то читала в Библии.
Я: Бабушка, Кенни Логгинс тогда даже не жил.
Бабушка: Ну разумеется жил. Кенни Логгинс бессмертен.
Они обе начали смеяться. Они думали, это было очень умно. Мама с папой, вероятно, тоже так думали, потому что присоединились к ним.
После этого они смеялись слишком громко и уже не могли продолжать рассказывать о возможностях Кенни Логгинса.
Это было омерзительно. Они все сговорились и вероломно решили испортить мою минуту славы, посвятив ее Кенни Логгинсу. Это была моя пьеса, а не пьеса Кенни Логгинса. Это было ужасно нечестно. Они разрушали мою жизнь.
Я больше не могла сдерживать ярость.
В отчаянной попытке призвать свою семью к сознательности, я бросила младенца Иисуса на пол и начала лупить его своей тростью.
Хотя никто из них и не был религиозным, все были несколько смущены моим актом кровожадного богохульства.
Бабушка попыталась вмешаться.
На секунду мне показалось, что мой яростный порыв оказался успешен и к моей семье вернулся серьезный настрой. Но после пары мгновений тишины тетя тихо добавила «Кенни Логгинс не стал бы бить младенца Иисуса..»
Это был конец. Мои надежды на то, что мои родственники смогут вернуться к своим ролям, была разрушена. Они смеялись и смеялись, до тех пор, пока не начали задыхаться.
Мама вдруг осознала, что именно она должна заниматься моим воспитанием в случаях, когда я делаю что-то вроде избиения младенца Иисуса тупыми предметами, так что она постаралась собраться и отослать меня в комнату.
Я так или иначе не хотела иметь ничего общего с этими отвратительными людьми, так что я удалилась в свою комнату, где вернулась к созданию пьесы с более сговорчивой трупой.
Я до сих пор немного обижена на Кенни Логгинса.